Сложная и интересная эпоха Сёва в эссе Мукоды Кунико: “Я и яйца” 

МУКОДА КУНИКО “Я и яйца”

(Перевод: KEDGE)

Разбивая яйцо, я вдруг задумалась.
Когда я начинаю свой рассказ с таких слов, то немного робею — уж больно это напоминает мне стиль «Кусамакура» самого Нацумэ Сосэки. Но как бы там ни было, а я вдруг задумалась о том, сколько яиц я съела за свою жизнь — с рождения и до сегодняшнего дня.
Итак, давайте считать. Если в неделю, к примеру, я ем по четыре яйца, то выходит, что в год я съедаю почти двести яиц. 10 лет — это уже две тысячи. То есть получается, что за свою жизнь я съела уже порядка десяти тысяч яиц. Одно яйцо в Токио сейчас стоит чуть больше двадцати йен, и если перевести съеденные мной яйца в денежный эквивалент, то сумма составит примерно двести тысяч йен. Но даже если и не брать в расчет деньги, то все равно, десять тысяч яиц — это же даже представить страшно!
Как-то раз один мой знакомый сочинил хайку:

Рапсовое поле

Словно яичная кашка

На миллион человек…

Да уж, наелась я яиц — десять тысяч человек накормить можно было…

Сколько я себя помню, яйца всегда окружали меня своей заботой.
В детстве я часто болела и терпеть не могла пресную жидкую рисовую кашу, которой обычно потчуют больных. Поэтому я ужасно радовалась, если мне разрешали добавить в нее хотя бы яйцо. Когда у меня был жар, мне под голову подкладывали грелку с холодной водой, в которой, потрескивая, таял лед. Я прижималась к ней ухом, и грелка тут же начинала нагреваться. Так я и лежала на боку, а бабушка кормила меня яичной кашкой с ложечки.
Конечно, я могла бы подняться и поесть сама, но мне хотелось, чтоб за мной немножко поухаживали. Во-первых, как я уже говорила, я была болезненным ребенком. А во-вторых, когда мне не было еще и двух лет, у меня появился братик, из-за которого меня отняли от груди. Мне рассказывали, что когда я просыпалась по ночам и плакала, мать подсовывала мне сосок, намазанный красным перцем. Это продолжалось до тех пор, пока я не смирилась и не перестала просить грудь. Теперь вы понимаете еще одну причину, по которой мне хотелось, чтобы меня побаловали.
Итак, я разевала рот, а бабушка, старательно вылавливая желток из каши, дула на ложку и кормила меня. Бабушка пахла крошеным табаком от курительных палочек.

Раньше омлет был частым гостем в школьных коробочках с обедом. Сегодня, насколько мне известно, если в обеде не собрано необходимое для сбалансированного питания количество продуктов желтого, красного и зеленого цвета, то учитель сделает замечание родителям. А в мое время учителя молчали даже тогда, когда весь обед был окрашен в один только желтый цвет омлета с соленой редькой. Конечно, были и те, в чьих обедах лежал пышный омлет, сушеные сливы, да еще и рыба, сваренная на бульоне из морской капусты. Или к примеру гора риса, спрессованного настолько, что казалось, будто его утрамбовывали ботинком, сверху которого возлежала сушеная иваси. А были и такие ученики, которые под предлогом того, что забыли принести еду из дома, каждый день на большой перемене гоняли мяч на школьном дворе.
Те из учеников, чьи обеды были более чем скромны, старались есть их украдкой. Частенько в центре алюминиевой крышки коробочек с такими обедами красовалась дырка — видимо, разъела кислота от неизменных соленых слив. Способы прятать принесенный обед были самые разнообразные — кто-то приподнимал крышку парты, кто-то отгораживался газетой, в которой он и принес свой обед, кто-то лишь чуть-чуть приоткрывал коробочку, только чтобы быстро взять очередной кусочек. Учителя никак на это не реагировали. Понимали, видимо, настроение своих учеников.

Из-за работы отца мы постоянно куда-то переезжали, и одних только начальных школ я сменила четыре штуки. Имен всех своих одноклассников я теперь не назову, но зато я очень хорошо помню одну девочку, у которой круглый год на обед были яйца. Прозвище она получила соответствующее — «Яйцо».
Яйцо занималась традиционными японскими танцами. Несмотря на юный возраст, ее движения были на удивление грациозны. Даже когда она была одета в обычную школьную форму, создавалось ощущение, что на ней традиционное японское кимоно. Бывало, Яйцо подходила к учителю, проверяющему тетради, и, как бы подлизываясь, легонько хлопала его кончиками пальцев по плечу, томно произнося при этом: «Сэнсэ-э-э-эй…». Меня, воспитанную в строгих правилах, подобное зрелище поражало до глубины души.
Как-то раз на школьном фестивале Яйцо танцевала «Девочку с глициниями». Но сколько я ни смотрела на нее, у меня перед глазами, хоть убей, выплясывало яйцо в кимоно —и я ничего не могла с этим поделать.

Детские ссоры выеденного яйца не стоят — это я сейчас так думаю, а когда ты маленький, любой пустяк принимается близко к сердцу. Однажды кто-то из одноклассников донес мне, что девочка N распускает про меня сплетни. Я, конечно, обиделась и перестала с ней разговаривать. СемьяＮ жила в центральной части длинного одноэтажного дома, куда совсем не попадал солнечный свет. Ее мать и старший брат болели туберкулезом, да и у нее самой грудь была впалая, как будто ложкой сковырнули. Успехами в учебе N не блистала, зато у нее было волшебное сопрано, благодаря которому она солировала на всех школьных концертах в первом ряду. Я стояла в хоре позади Ｎ и видела, что воротничок у нее на форме совсем истерся и засалился.
Как-то раз, уже после того, как мы с N перестали общаться, нас повезли на школьную экскурсию. Стоило мне развернуть свой обед и приготовиться к трапезе, как ко мне подошла Ｎ и, возвышаясь надо мной, выкинула вперед руку, как будто доставая самурайский нож из ножен. В руке оказалось зажато вареное яйцо. Я попыталась ее отпихнуть, мы боролись какое-то время, в итоге N разжала руку,　и яйцо упало мне на ладонь, а сама N развернулась и ушла. Пока мы возились, яйцо слегка замызгалось и почернело. Присмотревшись, я увидела, что на нем было нацарапано карандашом: «Никому я ничего не говорила».

С детства я любила есть свежесваренную рисовую кашу, разбив на нее сырое яйцо.Однако в моей семье на завтрак на нас с братом приходилось всего лишь одно яйцо, а яйца обожали мы оба. Поэтому родители дожидались, пока мы съедим не очень любимый нами суп мисо, а уже потом, так и быть, разбивали нам яйцо в кашу. Сделай они это с самого начала — суп мисо мы бы есть уже точно не стали.
Итак, я и брат сдвигали свои тарелки с кашей, а мама перемешивала яйцо, густо политое соевым соусом, и делила на нас двоих. Как старшей сестре порция яйца сначала полагалась мне. Поэтому ко мне в тарелку непременно соскальзывал белок, и я, наблюдая это, вздрагивала, глуша в себе возглас огорчения. Во-первых, белок сам по себе мерзкий. Во-вторых, он и с кашей-то толком не перемешивается. В такие моменты мне даже случалось думать, что хорошо было бы родиться второй… Даже сейчас, когда я готовлю кляр и отделяю белок от желтка, мне порой вспоминается это мое детское огорченное «Ой!».

Когда разбиваешь сырое яйцо, в нем иногда бывают капельки крови. В детстве я просто морщилась и думала: «Брр, ну и мерзость!», но когда я стала «взрослой», то стала смотреть на это немного по-другому. Мне становилось дико неловко, и я не знала, куда деваться от смущения.
Если мне приходилось обнаружить на обеденном столе такое яйцо, я втихаря уносила его на кухню и жарила.
Как-то раз мы с подругами собрались поболтать по душам, и я рассказала им про этот эпизод из своего «становления взрослой». Потом, конечно, мы вместе посмеялись, дескать, ну и тараканы были у меня в голове!
И только одна из моих приятельниц сказала: «О да, я тебя понимаю…. У меня было то же самое!»
Воротничок ее неброского кимоно был туго стянут у основания — прямо как у молоденькой девушки. А помаду, оставшуюся на кофейной чашке, она тщательно протирала салфеткой. М-да, наверное, о характере женщины можно много чего сказать даже и по тому, как она ест яйца…

Интересно, почему на яйце нет шва?
Меня с детства мучал этот вопрос. Как яйца «получаются» у курицы в животе? Вот вспомните, как вы делаете шарик из бумаги или, к примеру, лепите пирожок с начинкой — это я к тому, что когда мастеришь что-то круглое, самое сложное — это скрыть шов. Однако в случае с яйцом, сколько на него ни смотри — не поймешь, где у него начало, а где конец, и нет на нем ни трещинок ни царапинок. Форма у яйца тоже мистическая.
Если покатить яйцо по столу, то оно опишет круг радиусом сантиметров в тридцать, острым концом к центру, и непременно вернется в отправную точку. Ни за что яйцо не покатится по прямой. Поэтому, наверное, даже если оно случайно выкатится из гнезда, то целое и невредимое вернется обратно.
Вообще-то я не верю в Бога, но когда смотрю на такие вещи, мне начинает видеться его промысел.

Сестра одного моего знакомого стала жертвой ДТП. По дороге из магазина она попала под машину и погибла, но вот что странно — ни одно яйцо в ее сумке не разбилось.
Это страшная история, но вот вам другая, повеселее, из американских новостей.
Как-то раз в канун пасхи на скоростном шоссе перевернулся здоровенный грузовик, до отказа груженный яйцами. Все, конечно, были уверены, что яйца разбились, все до единого, однако говорят, что одно все-таки уцелело. Дальнейшая судьба этого яйца мне не известна, но я была под впечатлением — все-таки некоторые яйца обладают удивительной силой.
Скульптор Бранкузи создает свои творения по мотивам формы яйца. А однажды в галерее на Гиндзе я увидела деревянные скульптуры Ямагата Хисао, темой которых были рука и яйцо, и на душе у меня стало так тепло…
Говоря о форме яйца, я вспоминаю один эпизод из жизни художника Матисса.
Матисс очень скрупулезно подходил к своему ремеслу, и говорят, что каждый день, до самой смерти, он непременно рисовал эскиз яйца. В живописи я полный ноль, но тут я вдруг задумалась — а каково это, рисовать яйцо? И я попробовала. Вы знаете, это и вправду сложно. Как ни пыхти, яйцо правильной формы не выходит. Если тщательно прорисовывать каждую линию, то в итоге нарисуешь либо булыжник либо картошку. Если расслабиться и мазнуть на одном дыхании, получишь птичью лепешку.

Когда я была маленькой, мы держали во дворе маленьких курочек-бентамок. Я переворачивала корзину вверх дном в саду, и парочка бентамок под ней клевала корм. Яйца, которые они несли, были круглыми, маленькими, но при этом на удивление увесистыми. Как только таких яиц накапливалось под одному на каждого члена семьи, их подавали к завтраку. Мне было до жути интересно подсмотреть, как же курочки несут яйца — я сгибалась в три погибели и крутилась так и сяк, пытаясь узреть сие таинство, но кроме онемевшей шеи никакого результата это не принесло, и я сдалась.
Когда началась война с Китаем, в школе нас заставили писать на фронт письма, дабы поднять боевой дух наших солдат.
Я подробно написала о своих курочках. Сегодня одна снесла яичко, а другая меня клюнула. Написала о том, в какую сторону стелется дым над островом Сакурадзима, если смотреть на него из нашего сада… И еще о том, как я пыталась развести огонь в печке под ванной, а оттуда возьми и выпрыгни огромная жаба цвета жухлых листьев — хозяйка нашего сада.
Какое-то время спустя солдаты, получившие мое письмо, по дороге домой заехали к нам в гости.
Тогда еще положение на фронте было не очень тяжелым, поэтому то ли их передислоцировали, то ли на время распустили по домам — так или иначе, сейчас военные мундиры, пропахшие потом и кожей, отдавали честь в нашей гостиной. Солдаты сказали, что их очень порадовало мое письмо, и отец, будучи человеком сентиментальным, а также любившим пустить пыль в глаза, решил щедро угостить их в ресторане. Это было довольно накладно, и мама принялась было ворчать, а я в свою очередь подумала, что дело того стоит — ведь солдатам и правда было приятнее читать мое письмо, чем вымученные шаблоны из серии: «Наши дорогие солдаты! Мы помогаем возделывать поля вашим семьям, пока вы защищаете наше Отечество. Так что за тыл можете не волноваться!».
Потом я повзрослела, меня затянул круговорот ежедневных забот, и теперь я пишу сухие стандартные послания. Но иногда мне кажется, что хорошо бы было вернуться к тому стилю, с которого я начинала 35 лет назад.

Среди яиц бывают большие и маленькие.
Издательство, в котором я работала, обанкротилось, и каждое утро мы с коллегами по дороге на бывшую работу собирались в близлежащем ресторанчике и думали, как выйти из сложившегося положения.
С зарплатой были перебои, гонораров авторы не видели по полгода. Вкусивших в полной мере прелестей работы в маленькой конторе, погруженных в раздумья о том, менять ли место работы либо все-таки попытаться как-то продержаться — такими нас застал утренний ресторанный сервис. Нам подали вареные яйца, которые были до смешного мелкими. Кто-то из моих коллег горько пошутил: «М-да, маленьким людям — маленькие яйца». Хозяйка ресторана услышала это и, приняв шутку близко к сердцу, принялась истово перед нами оправдываться .
Дескать, яйца делятся на большие, средние, маленькие и самые маленькие. По экономическим соображениям в качестве утреннего сервиса подают яйца маленького размера. И она показала нам коробку, где эти самые поразительно мелкие яйца лежали в ряд.
Не знаю, когда их сварили, но яйца были холодными.
Я попыталась почистить одно из них, но то ли оно было несвежим, то ли его варили слишком долго, да только скорлупа никак не хотела отходить ровно и отваливалась вместе с кусками белка. Как раз в то время я начала писать сценарии для радио, это был своего рода переломный момент в моей жизни — переход с одной работы на другую и много чего еще. И вот на шатком стыке этих моих жизненных «рельс» меня поджидали маленькие, остывшие, плохо чистящиеся яйца.

Как среди людей встречаются те, у которых аллергия на яйца, так и среди собак и кошек одни любят яйца, а другие их не переносят.
Когда-то у меня был тигровый кот, Билл, который обожал яйца. Когда ему было пять лет, Билл подхватил воспаление легких. Я отнесла его к ветеринару, тот сделал ему укол и облегчил боль на время. Но одним холодным вечером зазываемый кошками Билл лапой отворил стеклянную дверь и сбежал на улицу, а когда вернулся под утро, ему стало совсем худо.
Билл отказывался от еды, даже воду не пил. Тогда один друг посоветовал мне следующее:
— Попробуй в сырое яйцо добавить коньяк с сахаром и дай ему. Людям при смерти такой напиток продлевает жизнь на несколько часов, может, и коту твоему поможет.
Дома у меня коньяка не оказалось, поэтому я побежала в винную лавку и сделала все, как сказал друг. Сначала попробовав сама, я намазала снадобье на палец и поднесла к носу кота. Билл высунул побелевший язык и облизнул мой палец, но выглядело это так, будто он сделал это только из уважения ко мне. Попробовал один раз и наотрез отказался продолжать.
Билл сидел возле стеклянной двери с выходом в сад. Его некогда красивая шерстка свалялась, он страшно похудел и выглядел совсем обессилевшим, его пошатывало взад-вперед. Внезапно он повернулся в сторону сада и стал так жалобно мяукать, словно плакал — такого голоса я никогда от него не слышала. Так только собаки воют, подумалось мне. Потом я посмотрела в сторону сада и увидела, что тут и там притаились кошки — одна на клубме, одна в тени каменного фонаря, одна на ветке сосны — всего их было семь или восемь.
В довершение картины это был грустный зимний вечер… Эй вы, там! Пришли друга проводить в последний путь? Меня мороз по коже продрал.
Когда я проснулась на следующее утро, Билл уже не шевелился, лежа на коленях у моей матери, которая ухаживала за ним всю ночь. Рядом с Биллом стояла тарелка с засохшим желтым снадобьем. Позже я закопала ее у корней сосны, на которую Билл любил забираться и играть.

Не припомню, чтобы мне когда-нибудь хотелось кого-то убить. Мысли умереть самой меня тоже не посещали. Может, это потому, что мне не приходилось испытывать такого дикого счастья, как будто душа в небе парит, да и страшных несчастий, как будто меня кто-то проклял, на мою долю тоже не выпадало. Половина моей жизни прошла вполне заурядно, и в моей истории с яйцами, как вы сами видите, нет ничего выдающегося. Пожалуй, самое печальное мое воспоминание, связанное с ними, это сушеные яйца, которые мы ели в войну. Как ты их ни приготовь, они сухие и безвкусные. Как и воспоминания о войне — сколько их ни приукрашивай, все равно остается что-то шероховатое и горькое.

Если я буду продолжать говорить о прошлом, то выдам свой возраст, но мне кажется, что раньше яйца были вкуснее. Когда куры питались кукурузой, просыпавшимся на землю рисом и земляными червями, скорлупа у яиц была тверже, а желток был ярче и гуще, чем теперь, когда кур перевели на смешанные стимулирующие корма.
И на ощупь яйца раньше были теплыми.
Раньше в магазин за яйцами ходили с бамбуковой корзиной. Холодильников тогда не было, поэтому впрок продуктами никто не запасался. Если положить такое яйцо на ладошку, то чувствовалось, что в нем теплится жизнь. Яйца, которые продают сегодня, холодные, будто мертвые. Ну и жаловаться, так жаловаться — раньше яйца были больше. Хотя нет, тут, наверное, меня просто память подводит.
Мой покойный отец рассказывал мне, что когда он был маленьким, их семья влачила нищенское существование, и его часто отправляли зимой ходить за рисом в соседний квартал Нанао.
Он пробирался по снегу, сжимая в окоченевших руках деньги на рис, и дорога от дома до лавки казалась ему, маленькому ребенку, бесконечной. Однако когда он вырос и, вернувшись к родным пенатам, попробовал пройти по тому же маршруту, путь оказался на удивление коротким.
Как я уже сказала, жили они бедно, случалось, что и голодали. Замерзший ребенок, с урчащим животом — тут любая дорога покажется невыносимо долгой. Однако главная причина оказалась в другом:
— Это не дорога длинная, просто дети маленькие, — объяснил отец.
Само собой, когда ты ребенок, все вокруг для тебя большое. Взрослые недостижимо высокие. Потолок в доме до неба, а путь до школы за тридевять земель. И кажется, что коридор, который надо пройти ночью от комнаты до туалета, никогда не кончится.
Да нет, раньше яйца не были большими. Просто ладошка у меня была маленькая.

1970 г.

Ещё по теме:

Мукода Кунико, “Детские вечера”

Мукода Кунико, “Извинения отца”