Мукода Кунико “Имя цветка” 

(Перевод: KEDGE)

Стоило положить под телефонный аппарат маленькую подушечку, которую Цунэко смастерила из обрезков, как ее муж вскинулся, мол, это еще что за блажь?
«Даже я вырос без подушки под зад», как бы говорил его тон, укоряя такую безделицу, как телефон, в излишней роскоши.
«Если ничего не подкладывать под телефон, то звук его звонка режет ухо – больно груб…» – едва не выпалила Цунэко, но вовремя спохватилась – произносить слова типа «грубый» или «нечувствительный» при муже все еще было для нее табу.
В эту зиму Цунэко впервые почувствовала, как сильно мерзнут ее ноги и поясница. Может, поэтому вид голого телефона на лакированной белой подставке заставляет ее съеживаться от холода, полушутя отговорилась Цунэко. Мацуо не стал продолжать расспросы и удалился вглубь дома, обтирая спину банным полотенцем.
Ему скоро пятьдесят, на мясистой спине блестят капли воды. Вроде бы, он опять поправился.
А по молодости он был совсем не таким.
Если между супругами случалась мелкая перепалка, которую и семейной ссорой-то не назовешь, муж, сверкая костлявыми плечами и громко шаркая, шел в спальню, а его спина будто говорила «Ну и что с того?».
В такие вечера муж непременно пробирался к Цунэко в постель. Он был чрезвычайно торопливым, полностью брал инициативу на себя, и все заканчивалось еще до полуночи. Цунэко, зажатая в темоте, представляла себе турнирную таблицу сумоистов, что печатают в газете с краю. Выравнивает счет. Не произнося ни слова, муж выдыхал ей, наконец, в левое ухо и обрушивался на нее всем телом.
Прицепил себе победную «белую звезду» кружочком на борцовский псевдоним – и спать.
Однако все это – дела ушедших дней.
Сейчас не проходит и пяти минут, а с постели мужа уже доносится крепкий храп.
За 25 лет спина мужа располнела, он все еще высказывал свое мнение о делах семейных, но в итоге в доме все решала Цунэко.
Послышался гимн Японии «Царствование императора».
Это соседи. Похоже, они всегда ждут, пока не заиграет гимн, и только потом выключают телевизор.
Их сын и дочь, оба студенты, где-то ходят, дома их пока нет. Наверное, звук телефона казался Цунэко громким и слишком резким как раз потому, что ей часто приходилось коротать вечера в одиночестве, ожидая возвращения остальных членов семьи, вот ей и захотелось заглушить его подушечкой. Когда вся семья собиралась вчетвером, например, за чаем, соседского гимна не было слышно.
После того, как она подстелила подушечку под телефон, Цунэко поймала себя на мысли, что подспудно ждет звонка. Звонок, должно быть, стал мягче и теплее, и ей не терпелось проверить перемену в действии.
К тому же, в последнее время телефон приносит только добрые вести. И когда сына приняли на работу, и когда мужа повысили до начальника бухгалтерии – обо всем этом сообщил именно телефон. Когда Цунэко обронила в магазине кошелек – память о матери – то деньги из него хоть и вытащили, зато сам кошелек вернули, о чем и возвестил приятным звонком из магазина все тот же телефон.
Цунэко чистила картошку на кухне. Картошка была прошлогодняя, и кое-где на ней проглянули глазки. Выковыривая их кончиком ножа, Цунэко вспомнила, как мать впервые учила ее обращаться с ножом. Кажется, тогда они тоже чистили картошку.
– Ростки картофеля ядовиты, – повторяла мать. – А если съешь их с мятой, то вообще умрешь, – вроде как говорила она. Как-то раз Цунэко поедала рис-карри с картофельными колобками, а потом вспомнила, что часом ранее ела мятные леденцы, и сердце ее сжалось от страха. Сколько же ей было тогда?
В гостиной зазвонил телефон.
Цунэко удовлетворенно оценила его мягкий звук. Она засеменила к телефону и звонко сказала «Алло!».
На ее бодрое приветствие ответил незнакомый женский голос:
– Вы жена?
– Кто говорит?
– Добрая знакомая вашего мужа, – после недолгого молчания раздался ответ.
Теперь пришла очередь Цунэко молчать.
Не может быть, так я и знала.
Две противоречивые эмоции бешено вертелись у нее в голове, как красные и синие полоски на столбах возле парикмахерских.
Я бы хотела с вами встретиться, только мужу не говорите. Может, если у вас сегодня есть время… – Цунэко слушала эти слова как будто со стороны.
На другом конце длинного черного провода телефона – тьма. В этой тьме сидит женщина, одна. Она вдвое младше Цунэко, или около того. Похоже, что профессионалка.
Пальцы Цунэко набрели на красную бахрому, которая свисала с углов телефонной подушечки. «Надо же, как засалилась, – удивилась Цунэко. Не прошло и месяца – откуда такой неприятный цвет?»
Женщины решили встретиться тем же вечером в гостиничном холле.
– Знаю ли я вас в лицо…? – не договорила Цунэко.
– Не переживайте, я узнаю вас, – тихонько рассмеялась женщина на том конце.

Интересно, как она ее узнает? Неужели муж показывал ей наши семейные фото?
Цунэко почувствовала, что у нее взмокли подмышки.
Под конец Цунэко спросила имя женщины – и снова остолбенела. Ей послышалось «Цунэко». Муж выбрал женщину с таким же именем как у нее… – подумала было Цунэко, но тут же поняла, что ошиблась. Женщину звали Цувако.
– «Цува» как в «цувабуки».
– А иероглифы как в…
– Нет-нет, пишется азбукой, Цу-ва-ко.
Повесив трубку, Цунэко какое-то время сидела без движения. На черной трубке остались белые отпечатки пальцев в картофельном крахмале.
Ей вдруг стало невыносимо смешно. Она захохотала, согнувшись пополам от смеха. Это оттого, что имя женщины звучало, как название цветка.
До того, как они поженились, Мацуо почти не разбирался в цветах.
Сакура, хризантема и лилия – это все, что он знал. Хотя на деле оказывалось, что он путался и в этих трех.
– Я уверен только насчет сакуры. Потому что она была на эмблеме моей школы, – хвастался Мацуо.
Однако стоило спросить его о разнице между сакурой и умэ, как самоуверенность Мацуо улетучивалась вмиг.
– Наверное, ничего у нас не получится, – вздыхала Цунэко, вернувшись домой со свидания.
20-летней Цунэко грусто было представить себе долгую жизнь с мужчиной, которому не шибко интересно, какой цветок распустился, а какой осыпался.
И это относилось не только к цветкам.
Однако мать Цунэко вдруг заняла неожиданно активную позицию в разговорах о сватовстве.
Мол, вот как раз такие-то и делают жену счастливой.
– Посмотри на отца.
Отец Цунэко, мягко выражаясь, был человеком интеллектуального труда, а говоря прямо – и швец и жнец, а пользы мало. Если им приносили рыбу, отец нарезал из нее красивые сасими. Узлы на подарках он тоже завязывал гораздо ловчее матери. Неплохо разбирался в женских кимоно, мог искусно подобрать подходящий узор. Гладко говорить он, видимо, тоже умел, поэтому хоть как чиновник и не сумел продвинуться по службе, зато интрижки ему заводить удавалось, о чем Цунэко в свое время и не подозревала.
Поддавшись на уговоры матери, Цунэко встретилась с Мацуо еще раз, и тогда он сказал лишь: «Я неполноценный, наверное».
Цунэко подняла глаза на стоящего рядом мужчину, который был выше ее на голову.
С детства родители приучили его быть лидером, отдали в знаменитую школу. Математика, экономика – кроме этого у него в голове ничего и не было. Всю жизнь он бежал только вперед и не смотрел по сторонам.
– Если мы поженимся, пожалуйста, поступите на курсы икэбаны. А потом и меня научите.
При этих словах Цунэко еле сдержалась, чтобы не броситься к нему на шею. Она понимала, что это выглядело бы вульгарно, и женщине не пристало так себя вести – и в этот самый момент жилистая рука Мацуо сжала ее руку.
Ну что ж, если я подойду, то, пожалуй, обучу и вас.
И названиям цветов, и рыб, и овощей.
Мацуо сдержал свое обещание.
По их возвращении из свадебного путешествия Цунэко начала брать уроки икэбаны у мастера по соседству. После занятий раз в неделю она, никуда не сворачивая, направлялась прямиком домой. Они наспех ужинали, а потом Цунэко перед глазами мужа составляла икэбану, а тот, с прилежностью практиканта на операции, дотошно расспрашивал у нее, как называется тот или иной цветок.
В ночь после их цветочных занятий Мацуо неизменно грубо овладевал Цунэко. В начале их брака Цунэко не обращала на это внимания, а потом, на пятый год замужества, случайно увидела записную книжку мужа. В день их занятий он непременно записывал названия цветов.
«Такое-то марта, Нарцисс ложный (желтый), спирея (белая).»
На той же странице в самом конце муж ставил пометку «Выполнено» и обводил в кружок. Такая пометка стояла почти на каждой странице, с самого начала их занятий.
Как раз тогда, кажется, и произошел следующий случай.
Муж пришел домой поздно вечером в очень приподнятом настроении.
Начальник пригласил коллег к себе домой, где у него в токономе стояла довольно замысловатая, профессионально составленная икэбана. Из всех приглашенных только Мацуо смог назвать все цветы в композиции.
Семья начальника похвалила Мацуо, сказав, что не ожидала от него таких познаний, и он неустанно повторял это Цунэко. Потом он сложил руки на татами и поклонился ей:
– Это все благодаря тебе.
Цунэко впервые видела мужа на седьмом небе оттого, что его похвалил начальник. Она даже почувствовала легкое разочарование, мол, даже такому человеку не чужда некая простоватость. Однако нельзя отрицать, что ей было приятно услышать от мужа: «Благодаря тебе во мне появилась человечность».
После того, как они погасили свет, Цунэко ожидала от мужа его грубых ласк.
Неизвестно, во всем ли виноваты события той ночи, но после нее у Цунэко случился выкидыш. Это был бы их третий ребенок.
Днем жена учила мужа мелочам повседневной жизни, ночью он то ли отдавал ей дань, то ли возвращал должок – как бы то ни было, после ее выкидыша этот обычай постепенно сходил на нет.
Мацуо изначально был серьезным человеком, строго соблюдающим временные рамки и установленные правила, а потому выкидыш, наверное, выбил его из колеи.
Теперь уже его ничему не нужно было учить.
Разница между морским судаком и лобаном. Тонкости вкуса мелкопятнистой макрели и морского леща. Шпинат и комацуна. Базилик и японская петрушка.
Теперь муж мог самостоятельно различить уже и такие тонкости.
Он даже узнал, что существует не просто животное «собака», а есть акита-ину, тоса-ину, сиба-кэн, а еще бывают овчарки, а еще немецкие доги…
Однако привычка – вещь страшная, и Цунэко по инерции продолжала заставлять мужа повторять пройденное.
Мацуо же со своей стороны отбрехивался, мол, утомила, я и сам знаю! Но все же когда дело доходило до нюансов, как, например:
– Которая похожа на тануки – это сиамская кошка, а которая на лису – персидская, да? – то первенство пока еще оставалось за Цунэко:
– Да нет, наоборот.
Другие вещи так и оставались неизменными, даже через 25 лет. Например, Мацуо все так же носил зимнее белье и потел до тех пор, пока Цунэко не подавала ему летнее.
– В цветах я не разбираюсь, – говорил Мацуо, повязывая выбранный Цунэко галстук. И на свадьбах, и на похоронах, и на сватовсте подчиненного – везде Мацуо произносил речи так, как велела ему Цунэко.
Дочь по-прежнему дразнит его «глухим на одно ухо», а во всем остальном он, вроде как, обычный отец.
Мацуо был способным работником, быстро продвигался по службе, однако будучи убийственно серьезным, уж где-где, а в женской среде он не пользовался бы успехом, – думалось Цунэко.
А оказалось, что женщина все-таки была.
Да еще и звали ее как цветок. Не потому ли муж ею и увлекся?
– Ты погляди, не зря учился, – пробормотала Цунэко и снова расхохоталась.
Смех ее звучал вымученно.
– Что случилось, мам? – спросила дочь, вернувшаяся за ракеткой. Но Цунэко не нашлась, что ей ответить.
Перед тем, как встретиться с женщиной, идти в парикмахерскую времени уже не оставалось, зато можно было спокойно дочистить картошку.
Ядовитые, съешь – умрешь. Вспоминая прежние материнские предостережния, Цунэко так размашисто выкорчевывала бледно-розовые глазки, что и сама удивилась.
Женщине по имени Цувако на вид было чуть за тридцать, похожа на хозяйку второсортного бара. Ее наряд и макияж были скромны, в целом она выглядела довольно спокойно и не вульгарно.
Интересно, она забеременела? Или будет выпрашивать денег, предлагая взамен оставить мужа Цунэко в покое? А, может, что-то более серьезное? – гадала Цунэко, выходя из дома, готовая ринуться в бой. Однако, поняв, что ни то, ни другое, ни третье, видимо, ей не грозит, совершенно расслабилась.
Цунэко спросила, что за дело у женщины, и та лишь сказала, поигрывая с ручкой кофейной чашки:
– Да просто хотелось, чтобы вы запомнили, что есть вот такой человек.
Она замолчала уставилась на водопад в гостиничном саду.
Если так и сидеть молча, то далеко не уедешь, поэтому Цунэко начала говорить. Наверное, вы уже знаете, но в прошлом году мы справили серебряную свадьбу. Нашим детям скоро придется искать работу и создавать свои семьи. Я не знаю, чем занимается муж вне дома, но для себя разделяю понятия «в семье» и «на улице».
Цувако не произнесла ни слова.
– У вас редкое имя – Цувако. Должно быть, мой муж сразу подметил, что оно звучит как цветок цувабуки?
Если бы женщина подтвердила, что так и было, Цунэко рассказала бы ей про их прежние занятия с мужем. Мол, это я обучила его названиям цветов.
Но все вышло не так.
– Да нет, не припомню такого, – медленно ответила Цувако. – Позже он как-то сказал, что у твоей матери, мол, токсикоз («цувари»), наверное, был сильный, – рассмеялась Цувако с милым выражением лица. – Да уж, какой родитель назовет так своего ребенка?
Потом Цувако добавила довольно странную вещь, что муж Цунэко, говоря о жене в баре, называл ее не иначе как «мой Учитель».
– Мой учитель…
– Да, говорил, что вы чего только не знаете. А я вот наоборот. Меня все считают дурочкой.
Тут Цунэко заметила, что кимоно на женщине завязано довольно слабо. Она растягивает слова и медленно помешивает кофе. Возможно, она делает это нарочно, играет. Если это правда, то как раз такие представляют наибольшую опасность.
Итак, Цунэко, которая, вроде как, «знает все на свете», так ничего и не поняв, разделила с Цувако счет за кофе и пошла домой.
В тот вечер и муж, и дети воротились поздно.
Цунэко сидела в одиночестве в гостиной и чувствовала, как закипает изнутри.
«Я неполноценный», «Научите меня, пожалуйста», «Это все благодаря тебе» – что все это было-то??
Что вкладывал муж в свои кружочки «Выполнено» в записной книжке?
Муж возвратился домой с обычным выражением лица.
Цунэко проглотила готовые вырваться обидные слова и спросила:
– Ты знаешь цветок «цувабуки»?
– Цувабуки? Это такие желтые? – лениво переспросил Мацуо, обдав ее винными парами.
– А кое-кто по имени Цувако тебе не знаком?
– Этот цветок я не видел уже давно, – перебил Цунэко муж.
– А она звонила, между прочим. Что у тебя вообще с этой женщиной? – бросила Цунэко вслед удаляющейся в комнаты спине мужа.
Муж остановился.
– Дела минувших дней.
И ушел в спальню.
Цунэко показалось, что он снова поправился. Его спина говорила: «Ну и что с того?»
Я научила его названиям вещей, я была ему полезна, я молодец – все это было не больше чем самомнением. Вначале, безусловно, Цунэко удобрила эту почву. Однако она и не заметила, как молодой побег вырос и превратился в большое дерево.
Имя цветка – ну и что с того?
Имя женщины – ну и что с того?
Так говорила спина ее мужа.
Женская мерка и про прошествии 25 лет осталась неизменной. Только мужчина под нее больше не подходил.
Из соседского дома послышалось «Царствование императора».

1980 г.