Мировой бестселлер “Минимаркет” (часть 1) 

Мурата Саяка

«Минимаркет», 2016 г.

 (Перевод: KEDGE)

Минимаркет полон звуков. На входной двери звенит колокольчик, а из динамиков доносятся голоса знаменитостей с рекламой новых товаров. Слышны зазывные крики продавцов и пикание сканеров штрихкода. Вот кто-то бросил товар в корзину, а кто-то взял пакет с хлебом. По полу стучат каблуки. Все эти звуки сливаются в единый Звук Минимаркета, который без остановки стучит мне по барабанной перепонке.

Я поднимаю голову на тихий шорох – кто-то взял бутылку с напитком, и на её место выкатилась новая. Многие посетители берут холодные напитки в последнюю очередь, поэтому моё тело невольно реагирует на этот звук. Убедившись, что девушка с минералкой пошла не к кассе, а выискивать себе десерт, я снова опускаю глаза.

На ходу подбирая частички информации из рассыпавшихся по магазину бесчисленных звуков, моё тело расставляет только что поступившие рисовые колобки-онигири. Онигири, сэндвичи и салаты по утрам расходятся лучше всего. На другом конце зала вторая продавщица, Сугавара, проверяет товары маленьким сканером. Я аккуратно, одну к одной, расставляю на полке чистенькие упаковки с едой, приготовленной роботом. Новинку, онигири с начинкой из острой минтаевой икры с сыром, ставлю в два ряда посередине; сбоку от них, тоже в два ряда, самые популярные в нашем магазине онигири с тунцом и майонезом; онигири с начинкой из тунцовой стружки не слишком популярны – поставлю их с краю. В нашем деле важна скорость, поэтому я почти не думаю о том, что делаю, – указания моему телу отдают правила, крепко впечатавшиеся в мой мозг.

Дзинь! Я оборачиваюсь на лёгкий звон и смотрю в сторону кассы. Многие из посетителей забегают купить газету или сигареты, зажав деньги в ладошке или положив их в карман, поэтому к звяканью монет я очень чувствительна. Как я и думала, к кассе направляется мужчина с банкой кофе в одной руке, другую держит в кармане. Я быстро пересекаю торговый зал, проскальзываю за прилавок и встаю за кассу, чтобы не заставлять покупателя ждать.

– С добрым утром! Добро пожаловать!

Слегка поклонившись, я беру из рук мужчины банку с кофе.

– А, да, ещё сигарет пачку дайте, номер 5.

– Пожалуйста.

Я снимаю со стенда пачку лёгких «Мальборо» с ментолом и провожу по ней сканером.

– Подтвердите, пожалуйста, что вы совершеннолетний, прикоснитесь к монитору.

Мужчина притрагивается к экрану, но тут я замечаю, что его взгляд скользнул по нашей витрине с фастфудом – и мой палец замирает в воздухе над кассой. Можно, конечно, спросить, желает ли покупатель чего-то ещё, но если он явно колеблется, лучше просто остановиться и подождать.

– И ещё корн-дог давайте.

– Хорошо.

Я протираю руки спиртом, открываю витрину и заворачиваю ему корн-дог.

– Вам положить холодное и горячее в разные пакеты?

– И так сойдёт. Кладите вместе.

Я быстро засовываю кофе, сигареты и корн-дог в пакет размера S. Вдруг мужчина перестаёт звенеть мелочью и, как будто что-то вспомнив, хватается за нагрудный карман. По его жесту я  догадываюсь, что он хочет расплатиться электронными деньгами.

– Я заплачу «Суйкой».

– Хорошо. Приложите вашу карту сюда, пожалуйста.

Я автоматически считываю мелкие жесты и взгляды посетителей, и моё тело рефлекторно отвечает на эти сигналы. Мои глаза и уши становятся важными датчиками, реагирующими на едва заметные движения и намерения покупателей. Я быстро орудую руками в соответствии со считанной информацией, не забывая также о том, что надо быть осторожной и не раздражать посетителей излишним вниманием.

– Вот ваш чек. Спасибо за покупку!

Взяв чек, мужчина негромко говорит «Спасибо» и уходит.

– Простите, что заставила вас ждать. Доброе утро! Добро пожаловать! –  кланяюсь я следующей в очереди девушке.

Я чувствую, как в идеальном порядке сменяют друг друга утренние часы в этой маленькой коробке, наполненной светом.

За чисто вымытым стеклом деловито снуют прохожие. Начинается новый день. Время, когда мир просыпается и его шестерёнки начинают вращаться. Превратившись в одну из таких шестерёнок, я вращаюсь вместе с остальными. Я стала деталью этого мира и без остановки кручусь в его утренних часах.

 Я побежала было обратно к своим онигири, когда меня окликнула супервайзер Идзуми.

– Фурукура-сан, сколько у вас осталось пятитысячных купюр в кассе?

– Всего две!

– Вот незадача. Сегодня почему-то все с десятками. В сейфе тоже пятитысячных почти не осталось. Как утренний пик пройдет и примем товар, схожу-ка я в банк.

– Спасибо!

С Работниками ночной смены у нас туго, поэтому по ночам на работу выходит Директор, а днём мы работаем в паре с Идзуми, которая хоть и на укороченной смене, фактически работает как обычный сотрудник.

– Ну тогда часиков в 10 пойду обменяю деньги. И ещё сегодня покупатель придет за заказом, суси-инари, обслужите?

– Хорошо!

На часах полдесятого. Утренний пик скоро закончится, товар мы примем быстро и сразу начнём готовиться к пику обеденному. Распрямив спину, я возвращаюсь к своим онигири.

Свою жизнь до перерождения в Работника Минимаркета я помню смутно.

Родилась и выросла я в простой семье в пригороде, родители меня любили, всё было как у всех. Однако ребёнком я была не совсем обычным.

Вот, к примеру, один случай из моей дошкольной жизни.

 Как-то раз мы нашли мёртвую птицу в парке. Голубую, красивую, таких держат дома. Птица лежала на земле со свёрнутой шеей и закрытыми глазами, дети обступили её и плакали.

– Что же делать?… – лепетала одна девочка.

А я в это время быстро подхватила птицу и отнесла матери, которая болтала с подругой на лавочке.

– Что случилось, Кэйко? Ох, птичка… Откуда же она такая прилетела? Бедная… Давайте её похороним, – по-доброму приговаривала мама, поглаживая меня по голове.

– Давайте её съедим, – предложила я.

– Что?!

– Папа ведь любит жареную птицу? Так давайте приготовим её сегодня на ужин, – повторила я с расстановкой, подумав, что в первый раз мама не расслышала.

Мать испуганно вздрогнула, её подруга, сидящая рядом, тоже смотрела на меня, выпучив глаза. Лицо у неё было очень странное, и я чуть было не прыснула со смеху, но потом заметила, что она пристально смотрит на мои руки. А, поняла! Одной птицы мало.

– Принести ещё? – я глянула на пару-тройку воробьёв, резвящихся неподалёку.

Тут мать, наконец очнувшись от шока, сердито закричала: «Кэйко!».

– Давай выроем птичке могилку и похороним её. Смотри, все ребята плачут. Птичка – это дружочек. Он умер, и ребятам его жалко.

– Почему? Она же всё равно уже мёртвая.

Мой вопрос лишил маму слов.

А я тем временем представляла себе, как мы всей семьёй за обе щёки уплетаем угощение. Папа любит жареную птицу, а мы с сестрой обожаем её во фритюре. В парке вон сколько птиц, можно наесться досыта, зачем же закапывать их в землю? Я не понимала.

– Смотри, какая птичка маленькая, хорошенькая. Сейчас мы похороним её и вместе поднесём цветы на могилку, – не оставляла попыток мама.

В конце концов мы так и сделали, но смысл происходящего остался мне неясен. Взрослые и дети в один голос плакали и причитали, жалея птицу, безжалостно ломая при этом стебли растущих вокруг цветов, убивая их.

– Какие красивые цветочки! Нашей птичке понравятся!

 Я смотрела на людей вокруг меня, и мне казалось, что все они сошли с ума.

Мы вырыли ямку за знаком «По газону не ходить!», положили туда мёртвую птицу, кто-то достал из урны палочку от мороженого и воткнул сверху. В конце мы щедро обложили могилку трупами растений.

– Разве тебе не грустно, Кэйко? Бедная птичка, правда? – не сдавалась мама.

Но грустно мне не было.

И подобное случалось не раз.

Однажды в начальной школе на уроке физкультуры двое мальчишек подняли переполох, сцепившись в драке.

– Кто-нибудь, позовите учителя!

– Остановите их, ну же!

«Ага, их надо остановить», – поняла я.

Достав из ящика со снарядами лопатку, я подбежала к драчунам и ударила одного из них по голове.

Двор огласил громкий вопль – мальчишка, схватившись за голову, катался по земле. В конце концов он остановился, всё ещё держась за голову, и я развернулась, чтобы утихомирить второго драчуна. Но стоило мне занести над ним лопатку, как я услышала рыдания одноклассниц:

– Кэйко, перестань! Не надо!

Подбежавшие на крик учителя обомлели от увиденного и потребовали от меня объяснений.

– Все кричали «Остановите их!», вот я и остановила, как смогла быстро.

Учителя с растерянными лицами промямлили, что насилие – это нехорошо.

– Но ведь все в один голос кричали, что их надо остановить. Я всего-навсего подумала, что если сделаю то, что сделала, то Ямадзаки и Аоки остановятся, – подробно объяснила я учителю, искренне не понимая, на что он сердится.

Всё закончилось школьной комиссией, на которую вызвали маму.

Я смотрела на мать, которая не переставала извиняться и кланяться с очень серьёзным выражением лица, и чувствовала, что сделала что-то неподобающее. Но что именно – так и не поняла.

 Позже похожий случай произошёл и на другом уроке – наша учительница вдруг забилась в истерике и начала кричать и колотить журналом по столу.

– Сэнсэй, простите!

– Сэнсэй, перестаньте! – плача, умоляли мои одноклассники.

Но как бы слёзно они ни просили, учительница не унималась. Наконец я решила заставить её замолчать, подбежав и ловко сдёрнув с неё юбку вместе с трусами. Молодая учительница ахнула, разрыдалась и вскоре затихла.

На крики прибежал учитель из соседнего класса, которому я объяснила, что видела в одном фильме, как с женщины сняли одежду и она сразу же замолчала.

 Конечно, и на этот раз без школьной комиссии не обошлось.

– Отчего же ты не понимаешь, Кэйко?.. – печально шептала мама, обнимая меня по дороге домой.

Видимо, я опять что-то натворила и опять не поняла – что именно.

Мать с отцом переживали из-за моих выходок, но всё же любили и баловали меня. Мне правда не хотелось огорчать родителей и заставлять их постоянно извиняться за меня, поэтому я стала стараться не слишком резко выражаться на людях. Я начала либо подражать окружающим, либо слушать чьи-то указания – в общем, раз и навсегда прекратила следовать своим собственным порывам.

Стоило мне перестать говорить лишнее и вести себя естественным для меня образом, как взрослые будто вздохнули спокойно.

К концу начальной школы я почти совсем замолчала, но теперь уже это оказалось проблемой. А для меня молчание стало спасением, ценной житейской мудростью, которая помогала мне выживать. В табеле успеваемости мне было рекомендовано «Заводить больше друзей и почаще играть на улице!», но я не сдавалась и не говорила больше необходимого.

 Моя сестра младше меня на два года, и она, в отличие от меня, росла «обычным» ребёнком. Несмотря на это, она мало того что не отдалилась от меня, но наоборот, сильно ко мне привязалась. Когда мать ругала сестру за её «обычные», непохожие на мои проступки, я подходила к ней и спрашивала: «Мама, почему ты сердишься?» Мой вопрос останавливал мамины нравоучения, а сестра думала, что я сознательно так защищаю её, и каждый раз благодарила. Ещё я часто отдавала сестре игрушки и сладости, потому что мне это всё было неинтересно. Неудивительно, что сестра стала ходить за мной, как хвостик.

Мои родные всей душой любили меня и берегли – потому и переживали. Помню, однажды я подслушала родительский разговор, они советовались, как бы меня «вылечить».

«Ага, значит, во мне надо что-то исправить», – подумала я тогда.

Потом меня повезли на папиной машине далеко за город на консультацию. Первым делом психолог заподозрила разлад в семье, однако спокойный и серьёзный вид папы – банковского служащего – и слабохарактерной, но доброй матери, а также нежно привязанной ко мне сестры развеял её сомнения.

– Ну что ж, окружите её любовью и наблюдайте дальше, – на этих бесполезных словах мы попрощались, и родители продолжили заботиться обо мне, воспитывая в любви и ласке.

Среди одноклассников друзей у меня не было, зато надо мной сильно и не издевались. Так, успешно практикуя свой молчаливый метод, я окончила начальную, а потом и среднюю школу.

Не изменилась я, и выпустившись из старших классов и поступив в институт. Перемены в основном проводила в одиночестве, в разговоры о личном почти не вступала. Мои детские проблемы больше не беспокоили моих родителей, зато теперь они переживали о моей грядущей самостоятельной жизни – справлюсь ли я, если буду продолжать в том же духе?

«Надо бы всё-таки исправиться», – думала я, взрослея.

Следующая >>